I am ready for a long road flight for work with a week- or months-long projects.
АВТОР : АНАСТАСИЯ ДИВЕЕВА
ПОЧЕМУ ОДНИМ СЛОЖНО, А ДРУГИМ НЕВЫНОСИМО?
ВЛИЯНИЕ ОСОБЕННОСТЕЙ ДЕТСКОГО ОПЫТА НА ПЕРЕЖИВАНИЯ КРИЗИСОВ У ВЗРОСЛЫХ
Кризисы - естественны и неизбежны. Умение встречаться с вызовами судьбы и справляться с задачами - важный навык.
Взрослые люди, переживающие любой кризис, опираются на целый комплекс внутренних ресурсов (психологических опор, знаний, качеств и способностей), формирование которых начинается в раннем детстве.
В этой статье мы поговорим о том, какое влияние может оказать детский опыт на: стрессоустойчивость, способность проживать интенсивные и болезненные чувства, воспринимать и интерпретировать произошедшее, выбирать поведенческие стратегии и адаптироваться.
Взрослые люди, переживающие любой кризис, опираются на целый комплекс внутренних ресурсов (психологических опор, знаний, качеств и способностей), формирование которых начинается в раннем детстве.
В этой статье мы поговорим о том, какое влияние может оказать детский опыт на: стрессоустойчивость, способность проживать интенсивные и болезненные чувства, воспринимать и интерпретировать произошедшее, выбирать поведенческие стратегии и адаптироваться.
КРИЗИС И СТРЕСС
Стресс - физическая и психологическая реакция организма на любое изменение, нарушающее равновесие. Кризисные ситуации всегда сопровождаются стрессовой реакцией, так как нарушают привычный порядок жизни, связаны с неопределенностью, потерей контроля и внутренней дезорганизацией.
Независимо от характера кризиса — будь то утрата, болезнь, развод, переезд, возрастной или экзистенциальный кризис — психика сталкивается с необходимостью перестройки и адаптации.
Это требует мобилизации ресурсов, а если таковых оказывается недостаточно - запускается более острая реакция: тревога, эмоциональные перепады, психосоматические симптомы и тд.
В последствии, это может перейти в хроническую стадию, вызывая истощение и становясь спусковым механизмом для развития различных расстройств. В некоторых случаях, невозможность психики справиться с острой стрессовой реакцией, может привести к возникновению ПТСР, К - ПТСР и других коморбидных нарушений.
Степень переживаемого стресса и возможностью справляться с ним зависят не только от актуальных внешних обстоятельств, но и от внутренних опор личности — таких как эмоциональная регуляция, самопринятие, навыки принятия решений, моделей поведения и тд.
Стресс - физическая и психологическая реакция организма на любое изменение, нарушающее равновесие. Кризисные ситуации всегда сопровождаются стрессовой реакцией, так как нарушают привычный порядок жизни, связаны с неопределенностью, потерей контроля и внутренней дезорганизацией.
Независимо от характера кризиса — будь то утрата, болезнь, развод, переезд, возрастной или экзистенциальный кризис — психика сталкивается с необходимостью перестройки и адаптации.
Это требует мобилизации ресурсов, а если таковых оказывается недостаточно - запускается более острая реакция: тревога, эмоциональные перепады, психосоматические симптомы и тд.
В последствии, это может перейти в хроническую стадию, вызывая истощение и становясь спусковым механизмом для развития различных расстройств. В некоторых случаях, невозможность психики справиться с острой стрессовой реакцией, может привести к возникновению ПТСР, К - ПТСР и других коморбидных нарушений.
Степень переживаемого стресса и возможностью справляться с ним зависят не только от актуальных внешних обстоятельств, но и от внутренних опор личности — таких как эмоциональная регуляция, самопринятие, навыки принятия решений, моделей поведения и тд.
Поведенческие стратегии в стрессовых ситуациях развиваются у ребёнка с раннего детства и зависят от качества раннего детского опыта. В них входит множество факторов : наличие или отсутствие неблагоприятного детского опыта (экстремальных переживаний, угрозы жизни, нарушения привязанности и разделения, качества своевременного отклика на физические и эмоциональные потребности, стабильности психики значимых взрослых и тд.).
КОНЦЕПЦИЯ ТРЕВОГИ ДЕЗИНТЕГРАЦИИ ХАЙНЦА КОХУТА
Концепция тревоги дезинтеграции Хайнца Кохута занимает важное место в понимании влияния самого раннего детского опыта и формирования стрессоустойчивости. Согласно Кохуту, младенец в первые месяцы жизни не обладает целостным и устойчивым «Я» (self) — его психика ещё не интегрирована, а ощущение себя и мира целиком зависит от качества взаимоотношений с значимым взрослым (self object). Если мать (или другой ухаживающий взрослый) откликается на потребности младенца — эмоционально, телесно, с предсказуемой заботой, — то ребёнок чувствует безопасность, предсказуемость. В таком случае у малыша формируется основа для стабильной работы психики.
В случае низкого качества этого контакта (например, из-за эмоциональной холодности, непоследовательности или иных причин отсутствия удовлетворяющих важные потребности ребенка у матери) у младенца возникает так называемая тревога дезинтеграции — глубинный экзистенциальный страх «распасться», «исчезнуть», быть оставленным в невыносимом одиночестве. Это не просто тревога, а затапливающая паника, выходящая за пределы возможности регуляции психики. Маленький ребенок не может сам себя успокоить, он еще не обладает механизмами саморегуляции, ему необходим значимый взрослый, способный создать так называемый "противотревожный контакт".
У младенца, систематически переживающего "перегрузки" в следствие хаотичной заботы и отсутствия ко - регуляции со стороны взрослого, может активироваться пост стрессовая реакция на биологическом уровне — повысится уровень кортизола, нарушится я ритм сна и питания, возникает телесная гипервозбудимость и в целом сложность переживать любой стрессовый опыт.
Таким образом, в младенческом возрасте стрессовая реакция и тревога дезинтеграции могут быть ассоциированы друг с другом, означая единый опыт угрозы не только внешнему благополучию, но и самой целостности психики. В последующем, такой ребенок, подросток или взрослый человек может испытывать проблемы с саморегуляцией и реагировать на фрустрацию и перемены иррациональной тревогой, паническими состояниями и психосоматикой.
Последствия ранней депривации могут к тому же негативно отразиться на всей структуре личности — в виде нарушенной и диффузной идентичности, проблем с адаптацией и привести к формированию различных зависимостей.
Прослушать дополнительную аудиолекцию на тему влияния раннего детского опыта на стратегии поведения у взрослых
Концепция тревоги дезинтеграции Хайнца Кохута занимает важное место в понимании влияния самого раннего детского опыта и формирования стрессоустойчивости. Согласно Кохуту, младенец в первые месяцы жизни не обладает целостным и устойчивым «Я» (self) — его психика ещё не интегрирована, а ощущение себя и мира целиком зависит от качества взаимоотношений с значимым взрослым (self object). Если мать (или другой ухаживающий взрослый) откликается на потребности младенца — эмоционально, телесно, с предсказуемой заботой, — то ребёнок чувствует безопасность, предсказуемость. В таком случае у малыша формируется основа для стабильной работы психики.
В случае низкого качества этого контакта (например, из-за эмоциональной холодности, непоследовательности или иных причин отсутствия удовлетворяющих важные потребности ребенка у матери) у младенца возникает так называемая тревога дезинтеграции — глубинный экзистенциальный страх «распасться», «исчезнуть», быть оставленным в невыносимом одиночестве. Это не просто тревога, а затапливающая паника, выходящая за пределы возможности регуляции психики. Маленький ребенок не может сам себя успокоить, он еще не обладает механизмами саморегуляции, ему необходим значимый взрослый, способный создать так называемый "противотревожный контакт".
У младенца, систематически переживающего "перегрузки" в следствие хаотичной заботы и отсутствия ко - регуляции со стороны взрослого, может активироваться пост стрессовая реакция на биологическом уровне — повысится уровень кортизола, нарушится я ритм сна и питания, возникает телесная гипервозбудимость и в целом сложность переживать любой стрессовый опыт.
Таким образом, в младенческом возрасте стрессовая реакция и тревога дезинтеграции могут быть ассоциированы друг с другом, означая единый опыт угрозы не только внешнему благополучию, но и самой целостности психики. В последующем, такой ребенок, подросток или взрослый человек может испытывать проблемы с саморегуляцией и реагировать на фрустрацию и перемены иррациональной тревогой, паническими состояниями и психосоматикой.
Последствия ранней депривации могут к тому же негативно отразиться на всей структуре личности — в виде нарушенной и диффузной идентичности, проблем с адаптацией и привести к формированию различных зависимостей.
Прослушать дополнительную аудиолекцию на тему влияния раннего детского опыта на стратегии поведения у взрослых
Хайнц Кохут "Анализ Самости"
«Основным источником дискомфорта являются последствия неспособности психики регулировать самооценку и поддерживать ее на нормальном уровне, а специфические (патогенные) переживания личности, соответствующие этому центральному психологическому дефекту, относятся к нарциссической сфере и имеют диапазон, простирающийся от тревожной грандиозности и возбуждения, с одной стороны, до легкого смущения и застенчивости либо до сильнейшего чувства стыда, ипохондрии и депрессии – с другой.»
КОНЦЕПЦИЯ "КОНТЕЙНЕРА" и "ДОСТАТОЧНО ХОРОШЕЙ МАТЕРИ"
ДОНАЛЬДА ВИННИКОТА
Психоаналитик Дональд Винникотт утверждал, что для здорового развития младенцу нужна не идеальная, но "достаточно хорошая мать", способная откликаться на его потребности и постепенно «отступать», позволяя развивать ребенку психологическую автономию.
"Психологический контейнер" - метафора, описывающая способность матери : принимать различные интенсивные эмоции ребенка (страх, ярость, отчаяние), "перерабатывать" их и "возвращать" в смягченной и осмысленной форме. В таких отношениях ребенок получает опыт принятия матерью в любых интенсивных проявлениях, которые становятся глубинными убеждениями ("Меня не отвергнут, даже когда я невыносим" , "Мир не развалится от моей ярости"). Успокаивающая мама снаружи постепенно интернализируется и становится "успокаивающей мамой" внутри, формируя основы процесса саморегуляции.
Но если мать :
Это существенно влияет на развитие психологической автономии «Я», не дает ребенку опыт устойчивого и выдерживающего его эмоции взрослого и в последствии так же снижает устойчивость ребёнка к стрессу, поскольку у него нет эффективной модели психологического «контейнера» для своих переживаний.
ДОНАЛЬДА ВИННИКОТА
Психоаналитик Дональд Винникотт утверждал, что для здорового развития младенцу нужна не идеальная, но "достаточно хорошая мать", способная откликаться на его потребности и постепенно «отступать», позволяя развивать ребенку психологическую автономию.
"Психологический контейнер" - метафора, описывающая способность матери : принимать различные интенсивные эмоции ребенка (страх, ярость, отчаяние), "перерабатывать" их и "возвращать" в смягченной и осмысленной форме. В таких отношениях ребенок получает опыт принятия матерью в любых интенсивных проявлениях, которые становятся глубинными убеждениями ("Меня не отвергнут, даже когда я невыносим" , "Мир не развалится от моей ярости"). Успокаивающая мама снаружи постепенно интернализируется и становится "успокаивающей мамой" внутри, формируя основы процесса саморегуляции.
Но если мать :
- преждевременно или чрезмерно передает ребенку функцию саморегуляции
- отстранена и не доступна
- раздражается на сигналы ребенка,
- гиперопекающая, тревожная и стремящаяся к слиянию
- тревожная и переполненная собственными аффектами
Это существенно влияет на развитие психологической автономии «Я», не дает ребенку опыт устойчивого и выдерживающего его эмоции взрослого и в последствии так же снижает устойчивость ребёнка к стрессу, поскольку у него нет эффективной модели психологического «контейнера» для своих переживаний.
Дональд Винникот «Современные тенденции в детской психиатрии»
"Достаточно хорошая мать.. Начинает с почти полной адаптации к потребностям младенца и постепенно уменьшает эту адаптацию, в соответствии с растущей способностью ребенка справляться с её "неудачами"."
КРИЗИС И «ВНУТРЕННИЕ ОБЪЕКТЫ»
"Внутренними объектами" в психологии называют устойчивые психические представления о себе, других людях и отношениях между ними, которые формируются в детстве и продолжают бессознательно влиять на восприятие и поведение человека во взрослой жизни. Этот термин пришёл из теории объектных отношений (Мелани Кляйн, Дональд Винникотт, Фэйрбейрн, Кернберг) и обозначает не буквально "объекты", а внутренние психоэмоциональные образы, включающие в себя чувства, желания, страхи и переживания, связанные с ранним опытом взаимодействия с другими — прежде всего с матерью или основным заботливым взрослым (обычно мамой).
У младенца внутренние объекты начинают формироваться с самого начала жизни — через повторяющийся опыт удовлетворения или фрустрации его потребностей.
Если забота тёплая, стабильная, откликающаяся, у ребёнка формируются благоприятные внутренние объекты: он воспринимает себя как достойного любви, а другого (например, мать) — как надёжного, заботливого, принимающего. Если же опыт заботы ребенок воспринимал как непоследовательный, недостаточный, фрустрирующий или даже причиняющий боль, в психике формируются впечатления о дезорганизованных, агрессивных или отстраненных внутренних объектах.
Во взрослой жизни отпечатки именно этих объектных отношений "включаются" в моменты сильного стресса или кризиса, особенно когда ситуация эмоционально резонирует с прошлым опытом.
У человека, в бессознательном сценарии которого внутренние объекты настроены враждебно, ситуация может активировать старый нарратив угрозы.
Человек может начать паниковать, искать виноватого (обвиняя себя или другого), агрессивно реагировать — даже если реальная ситуация не столь значительна.
Он может ожидать осуждения или агрессии от других, вести себя настороженно, отстраняться или, наоборот, цепляться за отношения.
Эти внутренние процессы чаще всего осознаются, но они становятся психоэмоциональной реальностью, "внутренним театром", в котором человек как бы снова переживает определенный старый сюжет, перенося его содержание в настоящее. На основе подобных образов человек может фантазировать о событии и выстраивать прогнозы (пессимистичные или оптимистичные).
Кризисные ситуации могут становится триггером, "оживляя" типичное взаимодействие этих объектов, смешиваясь с настоящим, а неопределенность и неструктурированность информации о кризисной ситуации могут этому только способствовать.
Кризисы в таких случаях способны :
Осведомленность и понимание феноменов внутренних объектов формирует важные навыки кризисного психолога: понимание того, что внешняя кризисная ситуация не всегда равна внутреннему отклику клиента. То, как и чем человек отзывается, как интерпретирует событие исходит не толь из объективных событий текущей ситуации, но в том числе проистекает из внутренней системы восприятия. Да, мы часто не может влиять на некоторые явления внешнего мира, но на интерпретацию - способны.
После выхода из кризиса анализ этого феномена даёт шанс на пересборку внутренней модели отношений — на более зрелую, гибкую и реалистичную. Поэтому иногда кризисная психотерапия переходит затем в традиционную.
"Внутренними объектами" в психологии называют устойчивые психические представления о себе, других людях и отношениях между ними, которые формируются в детстве и продолжают бессознательно влиять на восприятие и поведение человека во взрослой жизни. Этот термин пришёл из теории объектных отношений (Мелани Кляйн, Дональд Винникотт, Фэйрбейрн, Кернберг) и обозначает не буквально "объекты", а внутренние психоэмоциональные образы, включающие в себя чувства, желания, страхи и переживания, связанные с ранним опытом взаимодействия с другими — прежде всего с матерью или основным заботливым взрослым (обычно мамой).
У младенца внутренние объекты начинают формироваться с самого начала жизни — через повторяющийся опыт удовлетворения или фрустрации его потребностей.
Если забота тёплая, стабильная, откликающаяся, у ребёнка формируются благоприятные внутренние объекты: он воспринимает себя как достойного любви, а другого (например, мать) — как надёжного, заботливого, принимающего. Если же опыт заботы ребенок воспринимал как непоследовательный, недостаточный, фрустрирующий или даже причиняющий боль, в психике формируются впечатления о дезорганизованных, агрессивных или отстраненных внутренних объектах.
Во взрослой жизни отпечатки именно этих объектных отношений "включаются" в моменты сильного стресса или кризиса, особенно когда ситуация эмоционально резонирует с прошлым опытом.
У человека, в бессознательном сценарии которого внутренние объекты настроены враждебно, ситуация может активировать старый нарратив угрозы.
Человек может начать паниковать, искать виноватого (обвиняя себя или другого), агрессивно реагировать — даже если реальная ситуация не столь значительна.
Он может ожидать осуждения или агрессии от других, вести себя настороженно, отстраняться или, наоборот, цепляться за отношения.
Эти внутренние процессы чаще всего осознаются, но они становятся психоэмоциональной реальностью, "внутренним театром", в котором человек как бы снова переживает определенный старый сюжет, перенося его содержание в настоящее. На основе подобных образов человек может фантазировать о событии и выстраивать прогнозы (пессимистичные или оптимистичные).
Кризисные ситуации могут становится триггером, "оживляя" типичное взаимодействие этих объектов, смешиваясь с настоящим, а неопределенность и неструктурированность информации о кризисной ситуации могут этому только способствовать.
Кризисы в таких случаях способны :
- реактивировать внутриличностные конфликты
- актуализировать глубинные дефициты
- запускать агрессивные или аутоагрессивные динамики "жестоких объектов" (стыд, вина)
- включать разнообразные психологические защитные механизмы (в том числе искажающие контакт с реальностью)
- вызывать перенос прошлых впечатлений и интерпретаций на новую ситуацию
Осведомленность и понимание феноменов внутренних объектов формирует важные навыки кризисного психолога: понимание того, что внешняя кризисная ситуация не всегда равна внутреннему отклику клиента. То, как и чем человек отзывается, как интерпретирует событие исходит не толь из объективных событий текущей ситуации, но в том числе проистекает из внутренней системы восприятия. Да, мы часто не может влиять на некоторые явления внешнего мира, но на интерпретацию - способны.
После выхода из кризиса анализ этого феномена даёт шанс на пересборку внутренней модели отношений — на более зрелую, гибкую и реалистичную. Поэтому иногда кризисная психотерапия переходит затем в традиционную.
СТРЕСС И УРОВНИ ОРГАНИЗАЦИИ ЛИЧНОСТИ
С точки зрения психоаналитика Нэнси Мак-Вильямс, стрессоустойчивость тесно связана с уровнем организации личности — невротическим, пограничным или психотическим.
Эти уровни отражают глубину интеграции «Я», качество контакта с реальностью, контроль импульсов, регуляцию аффекта и в целом психологическую устойчивость идентичности.
Люди с невротическим уровнем организации обладают хорошо интегрированной идентичностью, стабильной самооценкой и зрелыми защитными механизмами (сублимация, рационализация, юмор). Их психика достаточно гибка, чтобы выдерживать стресс и перерабатывать интенсивные переживания и тревоги без угрозы разрушения «Я».
На пограничном уровне личность уязвима к фрагментации "Я" : под действием стресса могут активироваться примитивные защиты (расщепление, проективная идентификация, идеализация-девальвация), что затрудняет адаптацию и ведёт к нестабильности восприятия себя и других, импульсивному поведению и в целом трудностям с психологической устойчивостью.
На психотическом уровне стресс может вызывать потерю контакта с реальностью, приводить к возникновению паники и компенсирующих иллюзий. На этом уровне стрессоустойчивость крайне снижена, и даже относительно нейтральные события могут восприниматься как угрожающие.
Уровень организации личности, по Нэнси Мак-Вильямс и ряду психоаналитических теоретиков, во многом формируется на основе качества раннего детского опыта — особенно в первые три года жизни.
Именно в этот период закладываются фундаментальные психические структуры: идентичности, базовое доверие к миру, интеграции опыта, способность к саморегуляции, различению внутреннего и внешнего.
Если ребёнок растёт в среде, где его физические и эмоциональные потребности удовлетворяются, а значимые взрослые физически и эмоционально доступны, предсказуемы и откликаются с эмпатией, формируется интегрированная, целостная личность с устойчивым самоощущением — предпосылки невротического уровня организации.
Если же в раннем опыте преобладают пренебрежение, эмоциональная нестабильность, травма или непоследовательность фигуры заботы, ребёнок остаётся в условиях хронического стресса, и его «Я» не успевает интегрироваться.
В результате неблагоприятного детского опыта формируется пограничный или психотический уровень организации личности, при котором внутренний мир переполнен тревогой, аффективными импульсами и в целом неустойчивыми образами себя и других.
Таким образом, именно качество ранней заботы становится краеугольным камнем психической зрелости и способности личности справляться с стрессовыми и кризисными ситуациями.
Вы можете посмотреть дополнительный видео урок на тему раннего развития и уровней ментализации.
С точки зрения психоаналитика Нэнси Мак-Вильямс, стрессоустойчивость тесно связана с уровнем организации личности — невротическим, пограничным или психотическим.
Эти уровни отражают глубину интеграции «Я», качество контакта с реальностью, контроль импульсов, регуляцию аффекта и в целом психологическую устойчивость идентичности.
Люди с невротическим уровнем организации обладают хорошо интегрированной идентичностью, стабильной самооценкой и зрелыми защитными механизмами (сублимация, рационализация, юмор). Их психика достаточно гибка, чтобы выдерживать стресс и перерабатывать интенсивные переживания и тревоги без угрозы разрушения «Я».
На пограничном уровне личность уязвима к фрагментации "Я" : под действием стресса могут активироваться примитивные защиты (расщепление, проективная идентификация, идеализация-девальвация), что затрудняет адаптацию и ведёт к нестабильности восприятия себя и других, импульсивному поведению и в целом трудностям с психологической устойчивостью.
На психотическом уровне стресс может вызывать потерю контакта с реальностью, приводить к возникновению паники и компенсирующих иллюзий. На этом уровне стрессоустойчивость крайне снижена, и даже относительно нейтральные события могут восприниматься как угрожающие.
Уровень организации личности, по Нэнси Мак-Вильямс и ряду психоаналитических теоретиков, во многом формируется на основе качества раннего детского опыта — особенно в первые три года жизни.
Именно в этот период закладываются фундаментальные психические структуры: идентичности, базовое доверие к миру, интеграции опыта, способность к саморегуляции, различению внутреннего и внешнего.
Если ребёнок растёт в среде, где его физические и эмоциональные потребности удовлетворяются, а значимые взрослые физически и эмоционально доступны, предсказуемы и откликаются с эмпатией, формируется интегрированная, целостная личность с устойчивым самоощущением — предпосылки невротического уровня организации.
Если же в раннем опыте преобладают пренебрежение, эмоциональная нестабильность, травма или непоследовательность фигуры заботы, ребёнок остаётся в условиях хронического стресса, и его «Я» не успевает интегрироваться.
В результате неблагоприятного детского опыта формируется пограничный или психотический уровень организации личности, при котором внутренний мир переполнен тревогой, аффективными импульсами и в целом неустойчивыми образами себя и других.
Таким образом, именно качество ранней заботы становится краеугольным камнем психической зрелости и способности личности справляться с стрессовыми и кризисными ситуациями.
Вы можете посмотреть дополнительный видео урок на тему раннего развития и уровней ментализации.
СТРЕСС, РАННЕЕ РАЗВИТИЕ И НЕЙРОБИОЛОГИЯ
С точки зрения нейронауки (нейропсихологии, и нейробиологии) стрессоустойчивость развивается в детском возрасте благодаря интеграции лимбической системы (в частности миндалины и гиппокампа), префронтальной коры и автономной нервной системы.
Согласно Дэниелу Зигелю и его концепции межличностной нейробиологии, ранний контакт с эмоционально отзывчивым взрослым стимулирует «вертикальную интеграцию» — укрепление связей между эмоциональными центрами (например, амидалой) и «высшими» зонами самоконтроля – префронтальной корой.
Исследование
Исследования Брюса Перри показали, что хронически активированная реакция «бей или беги» в раннем возрасте (связанный с миндалиной и стволом мозга) приводит к нарушению развития нейронных структур и функциональной дисрегуляции .
Современные нейроисследования демонстрируют, что среда, богатая поддержкой и возможностями для освоения, увеличивает сложность и пластичность связей в префронтальной коре и гиппокампе — ключевых структурах, регулирующих эмоциональную устойчивость.
С точки зрения нейропсихологии, формирование стрессоустойчивости — это результат сложного взаимодействия между структурным созреванием и функциональной интеграцией лимбической системы (особенно миндалины и гиппокампа), префронтальной коры и системой регулирования стресса (включая ось ГГН‑ось и автономную нервную систему). Мета-анализы показывают, что устойчивость ассоциируется с укреплением структуры, функциональной активности и связности фронто‑лимбических цепей у подростков и взрослых.
Раннее детское окружение оказывает критическое влияние: позитивный, отзывчивый контакт с взрослыми стимулирует «вертикальную интеграцию» между эмоциональными реактивными центрами и исполнительными функциями.
Исследование
Кроме этого, исследования показывают, что активация процессов нейропластичности — таких как нейрогенез, рост синаптических связей и ремоделирование нейронных цепей — способствует укреплению стрессоустойчивости. Это особенно выражено при обогащённой среде, когнитивных упражнениях и физической активности, которые увеличивают пластичность префронтальной коры и гиппокампа, повышая их способность к регуляции стресса .
Наконец, фундаментальные теории развивающейся психобиологии шторма (особенно работы Алана Шора) подчёркивают, что нарушенный ранний опыт привязанности может приводить к неинтегрированному нейронному реагированию — мозг остаётся «заперт» в реактивных режимах без надёжной системы управления .
Стрессоустойчивость — это в том числе результат успешно пройденного постепенного нейромозгового развития: от примитивных реакций к обширной сети сознательной регуляции, глубоко связанной с качеством раннего опыта и поддерживающего окружения.
С точки зрения нейронауки (нейропсихологии, и нейробиологии) стрессоустойчивость развивается в детском возрасте благодаря интеграции лимбической системы (в частности миндалины и гиппокампа), префронтальной коры и автономной нервной системы.
Согласно Дэниелу Зигелю и его концепции межличностной нейробиологии, ранний контакт с эмоционально отзывчивым взрослым стимулирует «вертикальную интеграцию» — укрепление связей между эмоциональными центрами (например, амидалой) и «высшими» зонами самоконтроля – префронтальной корой.
Исследование
Исследования Брюса Перри показали, что хронически активированная реакция «бей или беги» в раннем возрасте (связанный с миндалиной и стволом мозга) приводит к нарушению развития нейронных структур и функциональной дисрегуляции .
Современные нейроисследования демонстрируют, что среда, богатая поддержкой и возможностями для освоения, увеличивает сложность и пластичность связей в префронтальной коре и гиппокампе — ключевых структурах, регулирующих эмоциональную устойчивость.
С точки зрения нейропсихологии, формирование стрессоустойчивости — это результат сложного взаимодействия между структурным созреванием и функциональной интеграцией лимбической системы (особенно миндалины и гиппокампа), префронтальной коры и системой регулирования стресса (включая ось ГГН‑ось и автономную нервную систему). Мета-анализы показывают, что устойчивость ассоциируется с укреплением структуры, функциональной активности и связности фронто‑лимбических цепей у подростков и взрослых.
Раннее детское окружение оказывает критическое влияние: позитивный, отзывчивый контакт с взрослыми стимулирует «вертикальную интеграцию» между эмоциональными реактивными центрами и исполнительными функциями.
Исследование
Кроме этого, исследования показывают, что активация процессов нейропластичности — таких как нейрогенез, рост синаптических связей и ремоделирование нейронных цепей — способствует укреплению стрессоустойчивости. Это особенно выражено при обогащённой среде, когнитивных упражнениях и физической активности, которые увеличивают пластичность префронтальной коры и гиппокампа, повышая их способность к регуляции стресса .
Наконец, фундаментальные теории развивающейся психобиологии шторма (особенно работы Алана Шора) подчёркивают, что нарушенный ранний опыт привязанности может приводить к неинтегрированному нейронному реагированию — мозг остаётся «заперт» в реактивных режимах без надёжной системы управления .
Стрессоустойчивость — это в том числе результат успешно пройденного постепенного нейромозгового развития: от примитивных реакций к обширной сети сознательной регуляции, глубоко связанной с качеством раннего опыта и поддерживающего окружения.
ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ
Эмоциональный интеллект так же играет ключевую роль в эффективном проживании кризисных ситуаций, позволяя человеку переживать интенсивные чувства, различать собственные эмоции и определять актуальные потребности.
Навыки эмоциональной осознанности помогают снизить степень дезориентации и неопределенности.
Кроме того, развитый эмоциональный интеллект включает в себя навык более эффективного реагирования. В стрессовом состоянии: человек может не только довольно точно определить, что и почему с ним происходит, но выбрать способ поведения в ситуации.
На более позднем этапе кризисной ситуации становится особенно важным навык связывания собственных потребностей с прошлыми и актуальными чувствами.
Люди с развитым эмоциональным интеллектом продолжают оставаться у своего "психологического руля" в шторме затапливающих переживаний, менее склонны к импульсивному поведению, диссоциации, подавлению переживаний. Они способны оставаться открытыми к уязвимым чувствам, полноценно проживая опыт, символически "перерабатывая" его для последующей интеграции.
Есть значительный объём эмпирических данных, подтверждающих влияние эмоционального интеллекта на стрессоустойчивость, адаптивность и способность эффективно проживать кризисы. Например, в крупном исследовании на студентах эмоциональный интеллект выступал как отрицательный предиктор воспринимаемого стресса, действуя через резилиентность в качестве медиатора.
Исследование
Как мы уже говорили - эмоциональный интеллект формируется с раннего детства и во многом зависит от качества эмоционального взаимодействия между ребёнком и значимыми взрослыми.
Чтобы ребёнок научился замечать, распознавать, называть и регулировать свои эмоции, он должен неоднократно переживать опыт того, как взрослый помогает ему справляться с чувствами: замечать, называть, отражать, принимать и обсуждать.
В благоприятной обстановке такие отношения способствуют развитию эмоциональной осознанности, эмпатии, навыков саморегуляции — то есть основам эмоционального интеллекта.
Однако при неблагоприятном детском опыте (НДО) — например, при эмоциональном пренебрежении, нестабильности, насилии или отсутствии отклика — ребёнок может не получить необходимых для этого условий. Его чувства могут оставаться нераспознанными, обесцененными или пугающими, и он учится либо подавлять эмоции, либо "взрываться", не умея их экологично выражать.
Эмоциональный интеллект — не врождённый, а развивающийся навык, напрямую влияющий так же на социальный интеллект и способность понимать чувства других, отзываться на их стрессы и кризисы и быть способными поддерживать друг друга и быть сострадательными.
В результате НДО может быть сформирована алекситимия, бессознательная эмоциональная жизнь, слабая эмоциональная рефлексия, и, как следствие - низкая стрессоустойчивость и трудности в понимании переживаний себя и других в кризисных ситуациях.
Эмоциональный интеллект так же играет ключевую роль в эффективном проживании кризисных ситуаций, позволяя человеку переживать интенсивные чувства, различать собственные эмоции и определять актуальные потребности.
Навыки эмоциональной осознанности помогают снизить степень дезориентации и неопределенности.
Кроме того, развитый эмоциональный интеллект включает в себя навык более эффективного реагирования. В стрессовом состоянии: человек может не только довольно точно определить, что и почему с ним происходит, но выбрать способ поведения в ситуации.
На более позднем этапе кризисной ситуации становится особенно важным навык связывания собственных потребностей с прошлыми и актуальными чувствами.
Люди с развитым эмоциональным интеллектом продолжают оставаться у своего "психологического руля" в шторме затапливающих переживаний, менее склонны к импульсивному поведению, диссоциации, подавлению переживаний. Они способны оставаться открытыми к уязвимым чувствам, полноценно проживая опыт, символически "перерабатывая" его для последующей интеграции.
Есть значительный объём эмпирических данных, подтверждающих влияние эмоционального интеллекта на стрессоустойчивость, адаптивность и способность эффективно проживать кризисы. Например, в крупном исследовании на студентах эмоциональный интеллект выступал как отрицательный предиктор воспринимаемого стресса, действуя через резилиентность в качестве медиатора.
Исследование
Как мы уже говорили - эмоциональный интеллект формируется с раннего детства и во многом зависит от качества эмоционального взаимодействия между ребёнком и значимыми взрослыми.
Чтобы ребёнок научился замечать, распознавать, называть и регулировать свои эмоции, он должен неоднократно переживать опыт того, как взрослый помогает ему справляться с чувствами: замечать, называть, отражать, принимать и обсуждать.
В благоприятной обстановке такие отношения способствуют развитию эмоциональной осознанности, эмпатии, навыков саморегуляции — то есть основам эмоционального интеллекта.
Однако при неблагоприятном детском опыте (НДО) — например, при эмоциональном пренебрежении, нестабильности, насилии или отсутствии отклика — ребёнок может не получить необходимых для этого условий. Его чувства могут оставаться нераспознанными, обесцененными или пугающими, и он учится либо подавлять эмоции, либо "взрываться", не умея их экологично выражать.
Эмоциональный интеллект — не врождённый, а развивающийся навык, напрямую влияющий так же на социальный интеллект и способность понимать чувства других, отзываться на их стрессы и кризисы и быть способными поддерживать друг друга и быть сострадательными.
В результате НДО может быть сформирована алекситимия, бессознательная эмоциональная жизнь, слабая эмоциональная рефлексия, и, как следствие - низкая стрессоустойчивость и трудности в понимании переживаний себя и других в кризисных ситуациях.
ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ И СЕМЕЙНЫЕ УСТАНОВКИ
Ребёнок с раннего возраста усваивает эмоциональные послания, которые транслирует ему семья — как напрямую, так и "между строк".
Он может получить установки вроде «злиться плохо», «не грусти, ты же сильный», «стыдно быть обиженным» — и тогда определённые чувства становятся внутренне "запрещёнными".
Иногда это происходит не через слова, а через реакцию взрослого: отстранённость, раздражение, избегание. Такие послания формируют у ребёнка убеждение, что чувствовать — небезопасно, и он учится прятать, подавлять, не распознавать свои эмоции, а канализировать напряжение в поведение или психосоматику.
Ребенок может жить в алекситимичной среде запрещающей эмоциональное общение. В такой среде: не принято давать обратную связь, открыто обсуждать проблемы и потребности, говорит друг другу о болезненных и уязвимых чувствах, задавать и отвечать на "неудобные вопросы", иметь свою точку зрения и т.д.
Это может быть связано с особенностями личности родителей, культурной традицией, специфическими стратегиями «выживаемости» в конкретном контексте (частые госпитализации, войны иная угроза жизни), травматическим прошлым поколений (трансгенерационным стыдом).
В некоторых семьях, особенно в дисфункциональных (в ребенок живет в атмосфере домашнего насилия, близкие страдают алкоголизмом, наркоманией, иными зависимостями и психическими расстройствами), существуют негласные установки, ограничивающие ребёнка в доступе к собственным чувствам и возможности их адекватно проживать в большей степень.
Фразы вроде: «не ной, а то будет еще хуже», «мне плевать на то, что ты там говоришь», «ты с кем это так разговариваешь?», «и не стыдно тебе жаловаться соседям? хватит рыдать!», «закрой свой рот!» — становятся сигналами о неважности чувств, мощными установками про то, что чувствовать опасно, истинное "Я" нужно скрывать, подавлять, игнорировать и стыдиться.
В дисфункциональных семьях эмоции (и все с ними связано) могут не просто замалчиваться — сами причины переживаний могут отрицаться (например, никто «не замечает» алкоголизм, насилие или горе).
Психика ребенка, развивающаяся в подобной в среде, так же научается жить в хроническом стрессовом состоянии, привыкая обесценивать внутренний мир : "Ну и что такого? В целом ничего плохого. Наверное я это себе придумала/придумал. Бывает ведь и хуже.. Зря я так себя накручиваю. О себе думают только эгоисты" и тд.
В результате семейных установок и предписаний у такого ребенка могут сформироваться специфические модели того, как человек переживает фрустрацию важных потребностей и ценностей. Здоровые стратегии : поиск ресурсов и поддержки для выхода из кризисной ситуации могут быть недоступны.
Подавление чувств, отрицание проблемы, уход в отвлечения и зависимости, рационализация или либо неуправляемые импульсивные всплески: истерики, агрессия, самоповреждение, манипуляции, шантаж, попытки тотального контроля над ситуацией могут автоматически активироваться в поведении человека.
Ребёнок с раннего возраста усваивает эмоциональные послания, которые транслирует ему семья — как напрямую, так и "между строк".
Он может получить установки вроде «злиться плохо», «не грусти, ты же сильный», «стыдно быть обиженным» — и тогда определённые чувства становятся внутренне "запрещёнными".
Иногда это происходит не через слова, а через реакцию взрослого: отстранённость, раздражение, избегание. Такие послания формируют у ребёнка убеждение, что чувствовать — небезопасно, и он учится прятать, подавлять, не распознавать свои эмоции, а канализировать напряжение в поведение или психосоматику.
Ребенок может жить в алекситимичной среде запрещающей эмоциональное общение. В такой среде: не принято давать обратную связь, открыто обсуждать проблемы и потребности, говорит друг другу о болезненных и уязвимых чувствах, задавать и отвечать на "неудобные вопросы", иметь свою точку зрения и т.д.
Это может быть связано с особенностями личности родителей, культурной традицией, специфическими стратегиями «выживаемости» в конкретном контексте (частые госпитализации, войны иная угроза жизни), травматическим прошлым поколений (трансгенерационным стыдом).
В некоторых семьях, особенно в дисфункциональных (в ребенок живет в атмосфере домашнего насилия, близкие страдают алкоголизмом, наркоманией, иными зависимостями и психическими расстройствами), существуют негласные установки, ограничивающие ребёнка в доступе к собственным чувствам и возможности их адекватно проживать в большей степень.
Фразы вроде: «не ной, а то будет еще хуже», «мне плевать на то, что ты там говоришь», «ты с кем это так разговариваешь?», «и не стыдно тебе жаловаться соседям? хватит рыдать!», «закрой свой рот!» — становятся сигналами о неважности чувств, мощными установками про то, что чувствовать опасно, истинное "Я" нужно скрывать, подавлять, игнорировать и стыдиться.
В дисфункциональных семьях эмоции (и все с ними связано) могут не просто замалчиваться — сами причины переживаний могут отрицаться (например, никто «не замечает» алкоголизм, насилие или горе).
Психика ребенка, развивающаяся в подобной в среде, так же научается жить в хроническом стрессовом состоянии, привыкая обесценивать внутренний мир : "Ну и что такого? В целом ничего плохого. Наверное я это себе придумала/придумал. Бывает ведь и хуже.. Зря я так себя накручиваю. О себе думают только эгоисты" и тд.
В результате семейных установок и предписаний у такого ребенка могут сформироваться специфические модели того, как человек переживает фрустрацию важных потребностей и ценностей. Здоровые стратегии : поиск ресурсов и поддержки для выхода из кризисной ситуации могут быть недоступны.
Подавление чувств, отрицание проблемы, уход в отвлечения и зависимости, рационализация или либо неуправляемые импульсивные всплески: истерики, агрессия, самоповреждение, манипуляции, шантаж, попытки тотального контроля над ситуацией могут автоматически активироваться в поведении человека.
МОДЕЛЬ DMM
В статье Патриции Криттенден, основанной на её модели динамической зрелости привязанности (Dynamic-Maturational Model, DMM), подробно описываются различные дисфункциональные стратегии, которые дети формируют в ответ на непоследовательную, отвергающую или пугающую заботу. Ребёнок, сталкиваясь с тем, что его потребности игнорируются или вызывают раздражение у взрослого, вынужден адаптироваться, искажая проявление чувств и потребностей, чтобы сохранить привязанность.
Кто-то учится полностью подавлять эмоциональные сигналы (тип A — избегающее поведение), кто-то — преувеличивать чувства, чтобы добиться отклика (тип C — амбивалентное поведение). Эти стратегии помогают выжить в дисфункциональной среде, но во взрослом возрасте становятся автоматическими и неадаптивными, мешая человеку осознавать свои реальные потребности, строить доверительные отношения и справляться с кризисами. Криттенден подчёркивает, что такие схемы — не следствие "испорченного характера", а результат ранней адаптации к среде, где потребности не были приняты и поняты.
В статье Патриции Криттенден, основанной на её модели динамической зрелости привязанности (Dynamic-Maturational Model, DMM), подробно описываются различные дисфункциональные стратегии, которые дети формируют в ответ на непоследовательную, отвергающую или пугающую заботу. Ребёнок, сталкиваясь с тем, что его потребности игнорируются или вызывают раздражение у взрослого, вынужден адаптироваться, искажая проявление чувств и потребностей, чтобы сохранить привязанность.
Кто-то учится полностью подавлять эмоциональные сигналы (тип A — избегающее поведение), кто-то — преувеличивать чувства, чтобы добиться отклика (тип C — амбивалентное поведение). Эти стратегии помогают выжить в дисфункциональной среде, но во взрослом возрасте становятся автоматическими и неадаптивными, мешая человеку осознавать свои реальные потребности, строить доверительные отношения и справляться с кризисами. Криттенден подчёркивает, что такие схемы — не следствие "испорченного характера", а результат ранней адаптации к среде, где потребности не были приняты и поняты.
Патриция Криттенден
"Наше поведение формируется на основе лучших попыток детства удовлетворить свои потребности и создать ощущение безопасности… И хотя изменить поведение во взрослой жизни возможно, влияние раннего опыта часто сохраняется и переносится во взрослость."
Люди не развившие навыки эмоциональной осознанности могут встретиться с проблемой осознавания своих эмоций, не знать как именно поступить, чрезмерно отреагировать или замереть, активируя схемы беспомощности, стыда, недоверия и катастрофизации. Когда функции эмоционального интеллекта оказываются нарушенными: человек не может распознать чувства, выразить потребности и эффективно справляться с трудностями. Однако это не приговор — с помощью терапии, осознанной работы и поддерживающих практик эмоциональная зрелость и устойчивость могут быть восстановлены и развиты даже после тяжёлого прошлого.
МЕНТАЛИЗАЦИЯ
Эмоциональный интеллект тесно связан с навыками ментализации, поскольку понимание и управление своими эмоциями невозможно без способности осознавать, что за чувства мы переживаем и почему.
Ментализация лежит в основе эмоциональной осознанности — она позволяет «видеть» внутренний мир, как свой, так и другого человека, и именно это делает возможной зрелую регуляцию, эмпатию и устойчивые отношения.
Ментализация — это психическая способность осознавать и понимать как свои собственные внутренние состояния (эмоции, мысли, желания, намерения), так и внутренний мир других людей.
Она позволяет видеть поведение не как «просто действия», а как проявление внутренней жизни, стоящей за ними. Человек, обладающий развитой ментализацией, может задаваться вопросами: «Почему я так почувствовал? Что он, возможно, сейчас переживает? Откуда взялась эта реакция?» — и тем самым регулировать эмоции, строить более устойчивые отношения и справляться с конфликтами.
Ментализация формируется в раннем детстве в контексте привязанности: когда взрослый помогает ребёнку осмыслить чувства, называет их, отражает, — ребёнок учится замечать и различать внутренние состояния. При дефиците такого опыта ментализация может оставаться слабо развитой, что делает человека более уязвимым к эмоциональной дисрегуляции, импульсивности и трудностям в отношениях. В стрессовых и кризисных ситуациях именно ментализация помогает не «провалиться» в чувства, а поддерживать контакт реальностью.
Эмоциональный интеллект тесно связан с навыками ментализации, поскольку понимание и управление своими эмоциями невозможно без способности осознавать, что за чувства мы переживаем и почему.
Ментализация лежит в основе эмоциональной осознанности — она позволяет «видеть» внутренний мир, как свой, так и другого человека, и именно это делает возможной зрелую регуляцию, эмпатию и устойчивые отношения.
Ментализация — это психическая способность осознавать и понимать как свои собственные внутренние состояния (эмоции, мысли, желания, намерения), так и внутренний мир других людей.
Она позволяет видеть поведение не как «просто действия», а как проявление внутренней жизни, стоящей за ними. Человек, обладающий развитой ментализацией, может задаваться вопросами: «Почему я так почувствовал? Что он, возможно, сейчас переживает? Откуда взялась эта реакция?» — и тем самым регулировать эмоции, строить более устойчивые отношения и справляться с конфликтами.
Ментализация формируется в раннем детстве в контексте привязанности: когда взрослый помогает ребёнку осмыслить чувства, называет их, отражает, — ребёнок учится замечать и различать внутренние состояния. При дефиците такого опыта ментализация может оставаться слабо развитой, что делает человека более уязвимым к эмоциональной дисрегуляции, импульсивности и трудностям в отношениях. В стрессовых и кризисных ситуациях именно ментализация помогает не «провалиться» в чувства, а поддерживать контакт реальностью.
ВЛИЯНИЕ НЕБЛАГОПРИЯТНОГО ДЕТСКОГО ОПЫТА НА РИСК РАЗВИТИЯ ПТСР
Наличие прошлого травматического опыта, особенно тяжёлого, хронического и произошедшего в детстве (физическое насилие, сексуализированное насилие, жестокое обращение и тд) является одним из самых значительных факторов риска для развития как посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), так и особенно комплексного ПТСР (К-ПТСР, C-PTSD) в ответ на последующие травмирующие события. Это связано с целым рядом механизмов уязвимости.
Во-первых, изменяется нейробиология стресса: гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковая ось становится гиперчувствительной и чрезмерно активируется даже при незначительных стрессах, нервная система, натренированная на постоянную угрозу, легко уходит в режим гипервозбуждения или замирания, а в структурах мозга (включая амигдалу, гиппокамп и префронтальную кору) могут происходить стойкие изменения, затрудняющие эмоциональную регуляцию и обработку страха.
Во-вторых, у человека с детской травмой часто нарушена способность справляться с новой травмой: дефицит эмоциональной регуляции, ментализации, адаптивных копинг-навыков, самоуспокоения и чувства базовой безопасности делает переработку стресса практически невозможной.
Диссоциация, как главная защитная реакция, мешает интеграции травматического опыта, а искажённые когнитивные схемы вроде «я плохой» или «мир опасен» усиливают ощущение фатальности.
Новая травма не воспринимается как отдельное событие, а ассоциативно связывается с прежними травмами, пробуждая всю силу детской боли — возникает ощущение повторения ужаса, усиливающее страдание и вызывающее ретравматизацию.
Это создаёт кумулятивный эффект, при котором каждый новый стресс усиливает незажившие раны.
Особенно высок риск развития комплексного ПТСР, поскольку он специфически связан с повторяющейся, хронической травмой, происходящей в условиях зависимости — чаще всего именно в детстве (жестокое обращение, насилие, пренебрежение).
Такая травма нарушает базовые элементы личности: идентичность, эмоциональную регуляцию, способность к близости и доверию. Поэтому во взрослом возрасте даже единичное тяжёлое событие может вызвать проявление К-ПТСР на фоне уже нарушенной внутренней структуры.
Исследования также показывают, что травматический опыт может влиять на экспрессию генов, связанных со стресс-реакцией, и даже передаваться следующему поколению, увеличивая межпоколенческую уязвимость.
Исследование
Наличие прошлого травматического опыта, особенно тяжёлого, хронического и произошедшего в детстве (физическое насилие, сексуализированное насилие, жестокое обращение и тд) является одним из самых значительных факторов риска для развития как посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), так и особенно комплексного ПТСР (К-ПТСР, C-PTSD) в ответ на последующие травмирующие события. Это связано с целым рядом механизмов уязвимости.
Во-первых, изменяется нейробиология стресса: гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковая ось становится гиперчувствительной и чрезмерно активируется даже при незначительных стрессах, нервная система, натренированная на постоянную угрозу, легко уходит в режим гипервозбуждения или замирания, а в структурах мозга (включая амигдалу, гиппокамп и префронтальную кору) могут происходить стойкие изменения, затрудняющие эмоциональную регуляцию и обработку страха.
Во-вторых, у человека с детской травмой часто нарушена способность справляться с новой травмой: дефицит эмоциональной регуляции, ментализации, адаптивных копинг-навыков, самоуспокоения и чувства базовой безопасности делает переработку стресса практически невозможной.
Диссоциация, как главная защитная реакция, мешает интеграции травматического опыта, а искажённые когнитивные схемы вроде «я плохой» или «мир опасен» усиливают ощущение фатальности.
Новая травма не воспринимается как отдельное событие, а ассоциативно связывается с прежними травмами, пробуждая всю силу детской боли — возникает ощущение повторения ужаса, усиливающее страдание и вызывающее ретравматизацию.
Это создаёт кумулятивный эффект, при котором каждый новый стресс усиливает незажившие раны.
Особенно высок риск развития комплексного ПТСР, поскольку он специфически связан с повторяющейся, хронической травмой, происходящей в условиях зависимости — чаще всего именно в детстве (жестокое обращение, насилие, пренебрежение).
Такая травма нарушает базовые элементы личности: идентичность, эмоциональную регуляцию, способность к близости и доверию. Поэтому во взрослом возрасте даже единичное тяжёлое событие может вызвать проявление К-ПТСР на фоне уже нарушенной внутренней структуры.
Исследования также показывают, что травматический опыт может влиять на экспрессию генов, связанных со стресс-реакцией, и даже передаваться следующему поколению, увеличивая межпоколенческую уязвимость.
Исследование
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ КРИЗИСОВ
Для человека с травматическим или неблагоприятным детским опытом кризисная ситуация часто обостряет проблематику связанную с глубинными экзистенциальными данностями.
Проблема одиночества
Одной из первых экзистенциальных данностей, является одиночество. Одной из задач развития любого человека является развитие физической и психологической автономии. Успешно пройденные стадии сепарации - индивидуации являются невидимой опорой в познании собственного позитивного опыта отдельности и самостоятельности.
Неблагоприятный детский опыт может "зафиксировать" человека на довольно ранней стадии развития. Сам феномен одиночества может ассоциироваться с беспомощностью, отвержением, брошенностью, ненужность и т.д.
Интенсивные переживания актуальной кризисной ситуации могут активировать опыт изоляции, оставленности, непонятости — даже если это не так
Отсутствие в прошлом устойчивого опыта надежной привязанности и поддержки делает невозможным внутреннее ощущение: "я не один" или "я смогу сам с этим справиться". Взрослый человек в кризисе может остро переживать свою уязвимость и неприкаянность, не доверяя ни другим, ни самому факту возможности быть поддержанным. Это усиливает замыкание, усугубляет страдание и может вести к состояниям экзистенциальной пустоты.
Проблема конечности (страх утраты , смерти, перемен)
Следующая экзистенциальная данность связана с тем, что мы живем в мире перемен. Любые материальные феномены имеют свою конечность, и не постоянны по своей сути. В целом это глубоко философский вопрос, который может поспособствовать личностному и духовному росту. Придать ценность и уникальность моментам жизни.
Неблагоприятный детский опыт — особенно связанный с нестабильностью, неопределенностью, потерями — может оставить отпечаток в виде негативных ассациаций с темой конечности и готовности к тому, что всё хорошее может быть разрушено в любой момент.
В кризисной ситуации, особенно при утрате ли угрозе потери, могут активируются ранние переживания — не просто страха перемен, но ужаса беспомощности, потери контроля и разрушения границ «Я» и субъективного мира.
Для человека с травматическим опытом сама идея конечности чего - либо может восприниматься как подтверждение ранней травматической реальности: «ничто не надёжно», «всё исчезает», «я не защищён». Это делает встречу с данностью конечности особенно болезненной и может вызывать панические, тревожные или депрессивные реакции. Проблемы с переживанием утрат, различные нарушение в "работе горя" , 'застревание" или попытка "во что бы то ни стало сохранить" являются частыми следствиями болезненности опыта встречей с проблемами конечности ранее..
Проблема смысла
Еще одной экзистенциальной данностью является вопрос смысла.
Кризис часто ставит вопрос: «зачем всё это? что это значит? что теперь?»
У человека с опытом ранней травмы эти вопросы могут стать не просто стимулом к глубокой рефлексии, но являться отражением растерянности, дефицита опор, скудности процесса символизации - на которые можно было бы опереться в поиске ответов.
Невозможность почувствовать устойчивость своего существования, ценности различного опыта жизни, может влиять на восприятие кризиса. Ситуация воспринимается не просто как на сложная, но важная для процесса роста, но как на однозначно экзистенциально разрушающая.
Иногда кризисы могут восприниматься как "нарциссический удар" по идентичности и картине мира. Если в детстве не было опыта признания, понимания, поддержки и права быть собой — во взрослом возрасте нарушается способность осмыслять происходящее как часть разного, но уникального пути.
Вместо процесса переработки и интеграции кризис становится «обвалом», бессмысленным страданием, не открывающим перспективу, а лишь усиливающим ощущение внутренней пустоты. В таком случае довольно часто человек может встретиться не только с кризисной ситуацией, но и с актуальным экзистенциальным кризисом.
Для человека с травматическим или неблагоприятным детским опытом кризисная ситуация часто обостряет проблематику связанную с глубинными экзистенциальными данностями.
Проблема одиночества
Одной из первых экзистенциальных данностей, является одиночество. Одной из задач развития любого человека является развитие физической и психологической автономии. Успешно пройденные стадии сепарации - индивидуации являются невидимой опорой в познании собственного позитивного опыта отдельности и самостоятельности.
Неблагоприятный детский опыт может "зафиксировать" человека на довольно ранней стадии развития. Сам феномен одиночества может ассоциироваться с беспомощностью, отвержением, брошенностью, ненужность и т.д.
Интенсивные переживания актуальной кризисной ситуации могут активировать опыт изоляции, оставленности, непонятости — даже если это не так
Отсутствие в прошлом устойчивого опыта надежной привязанности и поддержки делает невозможным внутреннее ощущение: "я не один" или "я смогу сам с этим справиться". Взрослый человек в кризисе может остро переживать свою уязвимость и неприкаянность, не доверяя ни другим, ни самому факту возможности быть поддержанным. Это усиливает замыкание, усугубляет страдание и может вести к состояниям экзистенциальной пустоты.
Проблема конечности (страх утраты , смерти, перемен)
Следующая экзистенциальная данность связана с тем, что мы живем в мире перемен. Любые материальные феномены имеют свою конечность, и не постоянны по своей сути. В целом это глубоко философский вопрос, который может поспособствовать личностному и духовному росту. Придать ценность и уникальность моментам жизни.
Неблагоприятный детский опыт — особенно связанный с нестабильностью, неопределенностью, потерями — может оставить отпечаток в виде негативных ассациаций с темой конечности и готовности к тому, что всё хорошее может быть разрушено в любой момент.
В кризисной ситуации, особенно при утрате ли угрозе потери, могут активируются ранние переживания — не просто страха перемен, но ужаса беспомощности, потери контроля и разрушения границ «Я» и субъективного мира.
Для человека с травматическим опытом сама идея конечности чего - либо может восприниматься как подтверждение ранней травматической реальности: «ничто не надёжно», «всё исчезает», «я не защищён». Это делает встречу с данностью конечности особенно болезненной и может вызывать панические, тревожные или депрессивные реакции. Проблемы с переживанием утрат, различные нарушение в "работе горя" , 'застревание" или попытка "во что бы то ни стало сохранить" являются частыми следствиями болезненности опыта встречей с проблемами конечности ранее..
Проблема смысла
Еще одной экзистенциальной данностью является вопрос смысла.
Кризис часто ставит вопрос: «зачем всё это? что это значит? что теперь?»
У человека с опытом ранней травмы эти вопросы могут стать не просто стимулом к глубокой рефлексии, но являться отражением растерянности, дефицита опор, скудности процесса символизации - на которые можно было бы опереться в поиске ответов.
Невозможность почувствовать устойчивость своего существования, ценности различного опыта жизни, может влиять на восприятие кризиса. Ситуация воспринимается не просто как на сложная, но важная для процесса роста, но как на однозначно экзистенциально разрушающая.
Иногда кризисы могут восприниматься как "нарциссический удар" по идентичности и картине мира. Если в детстве не было опыта признания, понимания, поддержки и права быть собой — во взрослом возрасте нарушается способность осмыслять происходящее как часть разного, но уникального пути.
Вместо процесса переработки и интеграции кризис становится «обвалом», бессмысленным страданием, не открывающим перспективу, а лишь усиливающим ощущение внутренней пустоты. В таком случае довольно часто человек может встретиться не только с кризисной ситуацией, но и с актуальным экзистенциальным кризисом.
КРИЗИС КАК РОСТ
Подводя итоги важно помнить: наличие неблагоприятного детского опыта не означает неизбежность возникновения расстройств, ПТСР, К - ПТСР и в целом плохого прогноза.
Ранние, тяжёлые травмы представляют больший риск, но и они не являются приговором. Даже в этих условиях человек может проявить удивительную резильентность — хотя его реакция на новый стресс может быть более интенсивной по сравнению с теми, у кого не было подобного прошлого.
Как в детстве ресурсными факторами могут быть хотя бы один поддерживающий взрослый, эмпатия и стратегии конструктивного совладания с обстоятельствами позитивный, так и сегодня - доступ к актуальным ресурсам сейчас, психотерапия и активное участие в актуальных задачах кризиса создают возможности альтернативы.
Кризис— это не только об опасности и боли, но и о скрытых возможностях для развития.
Благодаря осознанному анализу кризисной ситуации: чувств, внутренних конфликтов, повторяющихся сценариев и экзистенциальных вопросов, которые она поднимает, мы получаем шанс обратить внимание на свой внутренний мир.
Кризис может помочь вскрыть пласт хронической боли, встретиться с собой настоящим, признать и научиться признавать проблемы, осознать природу реальности.
Если мы готовы не только «реагировать», но и стараться осознать подлинный смысл происходящего, кризис может стать своеобразным психопомпом — внутренним проводником к росту, обновлению и более зрелому способу бытия.
В этом смысле — именно кризис для некоторых может стать началом глубокой личностной и духовной трансформации.
Подводя итоги важно помнить: наличие неблагоприятного детского опыта не означает неизбежность возникновения расстройств, ПТСР, К - ПТСР и в целом плохого прогноза.
Ранние, тяжёлые травмы представляют больший риск, но и они не являются приговором. Даже в этих условиях человек может проявить удивительную резильентность — хотя его реакция на новый стресс может быть более интенсивной по сравнению с теми, у кого не было подобного прошлого.
Как в детстве ресурсными факторами могут быть хотя бы один поддерживающий взрослый, эмпатия и стратегии конструктивного совладания с обстоятельствами позитивный, так и сегодня - доступ к актуальным ресурсам сейчас, психотерапия и активное участие в актуальных задачах кризиса создают возможности альтернативы.
Кризис— это не только об опасности и боли, но и о скрытых возможностях для развития.
Благодаря осознанному анализу кризисной ситуации: чувств, внутренних конфликтов, повторяющихся сценариев и экзистенциальных вопросов, которые она поднимает, мы получаем шанс обратить внимание на свой внутренний мир.
Кризис может помочь вскрыть пласт хронической боли, встретиться с собой настоящим, признать и научиться признавать проблемы, осознать природу реальности.
Если мы готовы не только «реагировать», но и стараться осознать подлинный смысл происходящего, кризис может стать своеобразным психопомпом — внутренним проводником к росту, обновлению и более зрелому способу бытия.
В этом смысле — именно кризис для некоторых может стать началом глубокой личностной и духовной трансформации.
ОБУЧАЮЩИЕ ПРОГРАММЫ ДЛЯ СПЕЦИАЛИСТОВ
Если Вы практикующий психолог и Вас интересует обучение методам практической работы с ранней детской травмой у взрослых, Вы можете ознакомиться с программами метода ИПТР (Интегративного Подхода с Травмами Развития)